Возможность и воображение

 

КОРЧАЛОВА Наталья Дмитриевна, преподаватель кафедры психологии Белорусского государственного университета, г. Минск.

Как человек определяет для себя возможное?

Наш мир разделен на две половины: возможное и невозможное (реальное и нереальное). Граница между ними — одно из главных, а может быть, и единственное основание для убежденности в наличии собственного существования и в наличии существования реальности. Это то, что конституирует наше зрение, самоощущение и отношение. Граница между ними — константа нашей идентичности и идентификации, то, что придает ей устойчивость и определенность. И вот образуется замкнутый круг возможного и определенного: возможной считается жизнь, проникнутая, пропитанная, пронизанная определенностью/границы возможного определены и устойчивы: взаимная подтвержденность. Мы опираемся на точное знание о возможном, а главное — о невозможном, и это дает нам успокоение вплоть до апатии.

Через утверждение реального/нереального мы укоренены в бытии.

Это дает нам зрение, позволяя нам видеть, не позволяя нам видеть одновременно.

Мы не можем точно сказать, откуда мы знаем, что это возможно, а это — ни в коем случае (хотя, конечно, определенно указываем источник такого знания), однако это наше знание точно и несомненно. Любое усомневание границы принимается как сумасшествие или антигуманность, и последнее замещение/интерпретирование сомнения позволяет укрыться от пугающего “безграничья”, ненужной свободы и отсутственной пустоты.

Мы вращаемся в круге привычных значений, вернее, круг привычных значений (определенность-возможность) вращается в нас. Если бы мы заглянули в себя за значения, мы бы обнаружили пустоту, прикрываемую хороводом знакомых слов, однако быть пустым — невозможно, и определенно нужно испытывать при этом тревогу, поэтому мы не можем заглянуть в себя. Привычное держит нас, как мушку — янтарь.

Мы попадаем в готовый мир, в котором также готовы и способы пристраивания к нему, если он неудобен для нас, несоразмерен нам. Такая двойная готовность мира — условие его устойчивости и трансляции; это горизонт наших возможностей.

И этот мир выстроен по принципу анонимного авторства, где каждый, ежедневно и ежечасно подтверждая привычное свершение дел, становится его автором.

Мир определен и объективен. Иное невозможно. Реальности не может не быть. На самом деле. И мы расчленяем определенность на отдельные части, из которых впоследствии можем выбирать — вот что становится набором наших возможностей; вот что конституирует наше возможное вообще.

Что происходит, когда привычное утрачивает свои атрибуты?

Определенность имеет свое устройство. Она настолько иллюзорна, что позволяет обнаруживать себя везде. В словах и с помощью слов. В ощущениях и с помощью ощущений. В воспоминаниях и с помощью воспоминаний. Она многолика, и это многоличие/многословие создает иллюзию разного/возможного/воображаемого, скрывая пути и пространство иного разного/возможного/воображаемого. Любая попытка устранить определенность/привычность для пространства пустоты и отсутствия приводит лишь к тому, что одно слово замещается другим, но с какого-то места можно увидеть, что это одна и та же определенность. Мы хватаемся за опоры, услужливо предоставляемые нам историей, частной/индивидуальной и всеобщей/коллективной, расплачиваясь зачастую за это отсутствием себя в собственной жизни. Мы крепко держимся за привычное, считая, что по-иному жить невозможно. Держимся, принимая подчас неудобные и нелепые позы, испытывая возмущение по поводу конфигурации определенного. Но его границы — границы нашего возможного.

Если пропадает сразу много привычного, мы испытываем болезненное головокружение, тошноту и помутнение в глазах. Мы теряем зрение, слепнем и исчезаем, утратив напряжение в подтверждаемых точках/опорах. Растерянность и подкосившиеся ноги, вернее, ощущение отсутствия ног. Отсутствие себя и мира.

В мире, выстроенном по принципу дихотомии, значения возникают на границе да/нет.

Какие границы нужны?

Представим себе мир, где есть только возможное. Мир без дихотомии. Мир, который только есть. Если значения возникают лишь на границе чего-то и чего-то, то значение возможного возникает не через границу с невозможным, а через границу с воображением. Дихотомия возможного/невозможного— основное препятствие для возможного и воображения. В такой же степени, как и привычное. Возможность и воображение — из пространства отсутствия. Где задыхается определенность, только и возможно дышать воображению.

Назад